– А мы не сильно его изводим? По-моему, можно обойтись и без этого ритуального бормотания. И сейчас, и вообще. Тем более что оно совершенно нам не подходит.

– Сильно ли изводим? Уж точно не сильнее, чем он сам, – пожала плечами Ангел. – Я боюсь даже представить, что показывает ему кровь Чёрной Матери и деда-писателя.

Но они все представляли.

Беата называла происходящее с ними Циклом. Никто не знал, как его оборвать или в чём его суть. Истинная природа Цикла была еще одной тайной за семью печатями, как и название красной тетради Эвы или его настоящее имя. Но и это меркло по сравнению с Городом. С его пустыми темными улицами, лишенными привычной симметрии и вымощенными панцирями существ, навечно застрявших в утробе смерти. С его шпилями, пронзавшими звездную пустоту, точно веретёна. Эва тоже иногда видел Город, видел чаще остальных, хоть и не всегда осознавал и привечал этот дар.

Попасть в Город, вернуться домой, было их единственной целью.

– Я к тому, что мне осточертело шастать по туалетам, – заявила Крисси. – В конце концов, Ангел, у тебя есть личный кабинет. И ключ от него. Ты делаешь два оборота, и мы забываем про освежитель «Каникулы в Италии». Его вонь уже не вымывается из волос.

– Мы там, где и должны быть, – рассудительно возразила Нора. – И так будет всегда, Крисси. Того хочет Чёрная Мать. Того желаем все мы. Даже если под ногами у нас вспыхнет костер, мы лишь пошевелим пальчиками, чтобы стало горячее.

Шафран фыркнула:

– Да о чём вы, подруженьки? Просто мы, девочки, без ума от разговоров в дамских комнатушках. Смиритесь уже с этим.

Все прыснули, а потом и вовсе расхохотались.

Ангел показала Zippo – утерянную на днях зажигалку Савы. Первоклассную, надо отметить. Он толком и не курил, разве что когда сильно нервничал. Однако имел потребность играть с ее крышечкой, таким образом концентрируясь на поставленных задачах. Передав зажигалку Норе, Ангел позвонила Беате. Ответа не было довольно долго. Вероятно, в этот самый момент кто-то из ее помощниц взбирался по лесенке, чтобы вручить трезвонивший смартфон.

Наконец Чёрная Мать ответила:

– Что на твоих крыльях, Ангел? – Голос Беаты звучал глухо. Слышались тихие всплески. Воображение тут же дорисовало тысячи литров молока, насыщавшихся тьмой и ароматом ее тела.

– На моих крыльях звезды, – прошептала Ангел. – Ты действительно позволишь Саве так поступить?

– Ты же знаешь: я бы сделала это сама. Так надо.

– Это всё, что мы хотели узнать.

Беата отключилась, и Ангел взглянула на остальных. Заметила недовольство Крисси, хотя ожидала его от Шафран. Вот уж действительно что-то новенькое.

– Говори, сестра.

– Кого бы Сава ни выбрал, я раздеру этого гаденыша. Физически ли, ментально – сделаю это. Глотку ему перегрызу. Надеюсь, с этим не возникнет проблем?

Остальные с благодарностью посмотрели на Крисси, и она улыбнулась. Проблем не возникнет. Им всем больно видеть, как страдает Эва. И сегодняшнее, дальнейшее его унижение требовало существенной компенсации. Что поделать – истинная любовь всегда настаивает на записи в черном гроссбухе смерти.

Они сосредоточились на зажигалке. Разум Савы напоминал дно пруда, усеянное пиками. Малые и большие, грубые, отравленные и изощренные, пики олицетворяли собой вмешательство в его рассудок. Установки контроля, если угодно.

И на дно предстояло отправить еще одно острие. Позлее и почернее остальных.

5

Кабинет Владлена он покинул в паршивом настроении. Кто бы мог подумать, что Эва способен на подобное? Неожиданно Сава усмехнулся.

«Ты ведь и сам был таким, вспомни, – промелькнула веселая мыслишка. – Где, по-твоему, ты познакомился с Беатой? Ну? То-то же. Жара, поле, сто тысяч человек, груди показывают чаще, чем моют руки. И ни облачка на небе. "СЕМИЛЕТНЯЯ СМЕРТЬ" – возможно, лучшее, что с тобой когда-либо случалось».

«Нет, неправда, – возразил Сава со всей искренностью, на какую только был способен. – Лучшее, что со мной было, есть и будет, – это Эв, мой сын».

«Лучшее, что с тобой было, – это Беата, – заявила мысль потяжелее. – Только благодаря ей у тебя есть Эва. Но зачем мальчику взрослая женщина? Зачем ему мать? Он просто метит на твое место, приятель. Он не уважает тебя и твою работу. Плюет на общественный транспорт и тех, кто слишком беден, чтобы хорошо питаться или иметь собственную машину. Вдобавок из-за этого гаденыша ты выкурил первую за год сигарету».

– Сигарета, – прошептал Сава, трясясь от гнева.

В голове словно зажглись свинцовые солнца. Они со звоном толкались, гремели и бились о стенки черепа. К носу явственно подступила кровь, но она так и не пролилась, оставшись пудовым давлением где-то в области переносицы.

Пребывая в столь противоречивом и болезненном состоянии, Сава не сразу сообразил, что очутился на третьем этаже, упершись взглядом в табличку с лаконичным обозначением: № 34. Из-за дверей слышалось постукивание клавиатуры, будто в этот момент десятки пальцев охотились за скакавшей мышью.

Сава открыл дверь, заглянул в класс:

– Простите за вторжение… э-э… Эмир Валентинович. Мне нужен Дво́йников. С вашего позволения, разумеется.

«Какое еще "позволение"? – вскипел он, на миг опустив голову. – Надо было просто рявкнуть!»

Учитель информатики, старикан с подозрительно красной кожей, как у индюшки, задумчиво кивнул. Из-за дальней парты-одиночки поднялся подросток. На чересчур розовом лице проступили белые пятна.

Сава нетерпеливо помахал мальчику, и тот ускорил шаг.

Это понравилось Саве. Как неожиданно понравилось всё, что этот увалень делал. А числилось за ним предостаточно. Ростислав Двойников, четырнадцати лет от роду, был из той породы людей, что постоянно изнывали от скуки, а развлечь себя могли лишь одним способом – нарушая. Из таких обычно получались работники железной дороги или заключенные. Чаще – второе.

Закрыв дверь, Сава еще раз оглядел увальня. На воротнике – нечто зеленое, явно добытое из рудников в носу. Крупный живот туго обтянут школьной рубашкой. Взгляд ленивый, как у обожравшейся свиньи. Сава припомнил, что за подростком закрепилась говорящая кличка «Двойка», хотя продолжительное время ученики звали его «Двойник». Двойка или Двойник – какая, в сущности, разница? Заверните обоих.

«Вот так экземпляр, – мысленно присвистнул Сава. – Я и забыл, как ты выглядишь вблизи. Хорош, мой друг, хорош. Только за этот год два раз помочился на стулья в классах. А это, как ни крути, вдвое меньше, чем в прошлом. Один раз ударил локтем учительницу в живот. Случайно, конечно же. Кто не верит – пусть не учится. Драк и случаев буллинга – не счесть. В октябре поставлен на учет по делам несовершеннолетних. Что ж, идеальному человеку – идеальная фамилия».

– Помнишь меня? – спросил Сава, упирая руку в стену, рядом с лицом подростка.

Подбородок Двойникова затрясся. Выглядело это так, будто свинья собиралась чихнуть – злая, опасная свинья.

– Я его не трогал. Его никто не трогает. Его даже не дразнят из-за имени.

Сава без лишних слов понял, что Двойников говорит про Эву. А еще ему показалось, что он слышит щелчки утерянной Zippo. Где-то совсем рядом, у самого уха. Успокаивающие. Помогающие собраться с мыслями.

– Значит, помнишь. Ты меня боишься?

– Да.

– А его? Моего сына ты боишься? Отвечай как есть, мальчик.

Свиные глазки злобно сверкнули.

– Его я не боюсь. Его никто не боится.

– А что ты там говорил про дразнилки? Есть какая-то веселая шутка, связанная с идиотским именем «Эва»? Ну же, просвети меня, не бойся. Я тот еще хохмач.

– Ну… Эва – помойная королева.

– Еще.

– Эва – сопля без подогрева.

– Смешно. Еще!

– Эва – червяк из чрева! – сипло выплюнул Двойников.

Правая рука Савы сама выпрыгнула вперед и нашла горло мальчика. Стиснула и прижала эту свинью в рубашке к стене. Левая тем временем откидывала крышку зажигалки. Клик-клак. Клик-клак. «Успокойся, Сава. Всё правильно, всё хорошо, – говорила призрачная зажигалка. – Только не оставь следов на этой рыхлой туше».